Методу познания, состоящему в том, чтобы давать определения, противостоит апофатика – более хитрый способ подобраться к трудноуловимому «самому главному». Придумали его богословы, предложив постижение Бога не через выяснение того, что он есть (с этим сразу возникли трудности), а через отбрасывание того, чем он не является. Конечная цель обоих подходов одна и та же – неотрефлексированное стремление объять необъятное. Даже в апофатической традиции жажда овладения абсолютом столь сильна, что для вопроса «а есть ли здесь чем овладевать?» попросту не остается места.

Иные мыслители полагают, будто им удалось обойти ловушку, в которую попали их коллеги.

Да, они тоже говорят о первооснове, окончательной реальности, о едином, к чему сводится все разное, или о том, что уже ни к чему далее не отсылает в силу своей цельности. Однако они не употребляют слов вроде «Бог», «Целое» или «абсолют». Они же понимают, что всеми этими словами производится некоторое ограничение, однако речь-то идет о безграничном, об обладающем полнотой! Поэтому, отказавшись от привычных наименований, они пользуются своим, особым.

Я про термин «Недефинируемое». Те, кто попроще, говорят «Неопределимое».

На взгляд таких мыслителей все честно. Они не искажают – не объективируют, не опредмечивают, не загоняют в рамки – то, о чем говорят. Они не приписывают ему тех или иных качеств, которые всегда будут относительными, в которых всегда слишком много будет от нас и непозволительно мало – от него самого. Они всего лишь говорят: «Недефинируемое». Никак не конкретизируя. Недефинируемое и все.

Увы, похоже, этот ход нельзя признать удачным. И вот почему.

1. Недефинируемое – как ни крути – тоже обозначение, имя. Стало быть, обозначаемое им все-таки позволяет себя уловить и поименовать. Однако из этого сразу же следует и неоправданность столь странного имени: все, что далось поименованию (хоть какому-то), дастся и определению. Кроме того, позволяющее себя именовать однозначно является чем-то (то есть не ничем и не всем), ибо если, давая наименование, мы вели речь про ничто или про все, то явно вводили публику в заблуждение. И себя тоже (если мы, конечно, не профессиональные мошенники). А быть чем-то – значит быть чем-то определенным. Стало быть, и определимым тоже.

2. Указание на неопределимость – это уже попытка определить. Предпринимая такую попытку, мы демонстрируем свою неадекватную реакцию на то, с чем столкнулись. В самом деле, сталкиваясь с неопределимым, что мы делаем? Пытаемся определить. Чистейший неадекват. Кстати, а почему мы ведем себя столь странно? Потому что не можем не попытаться определить все, с чем сталкиваемся. Или, говоря иначе, потому что со всем, с чем мы сталкиваемся, мы сталкиваемся именно затем, чтобы определить. А из этого следует лишь одно: неопределимое никогда не будет тем, с чем можно столкнуться. Но тогда тем более странно, что кто-то ведет о нем речь.

Зная про недефинируемость недефинируемого, мы уже кое-что про него знаем, мы уже кое в чем с ним определились. Лиха беда начало! Немного терпения – и скоро мы определимся с ним полностью. Из чего опять же следует, что по-настоящему неопределимым должно быть такое, про что нельзя понять даже «кое-что».

3. В действительно неопределимом не должна быть заметна прежде всего его неопределимость. Больше того, по-настоящему неопределимое должно быть таким, чтобы его неопределимость не была в числе главного в нем (чтобы, другими словами, она не была определяющим фактором). По-настоящему неопределимое должно перерастать свою неопределимость. Но в таком случае, будучи увиденным в качестве неопределимого, оно неизбежно будет принято за что-то другое, нежели за то, чем является в действительности.

По большому счету то, что показало вовне свою неопределимость, не составит труда вытащить на свет божий целиком. Но в том-то и дело, что неопределимость – это фиктивная характеристика, и едва мы за нее ухватились, как упустили то, чем пытались овладеть, дернув за этот «хвостик».

4. Рассуждая о недефинируемом, мы явно подразумеваем, что оно сосуществует заодно с нами (а иначе мы опять же вносим путаницу и, что называется, пудрим мозги). Однако коль скоро нечто существует заодно с таким прекрасным инструментом определения, как человек и его умственные способности, то оно явно капризничает – могло бы и определиться. В противном случае выходит, что столь ценный сосед, как мы, придан ему зря (что, согласимся, вряд ли возможно: таких случайностей не бывает).

5. Самим именованием «недефинируемое» мы указываем на поименованное как на то, о чем не стоит рассуждать. В самом деле, раз оно недефинируемое, не лучше ли оставить его в покое? Не показатель ли это, что оно – не для умствований? Недефинируемое, по идее, должно быть тем, о чем в нашем уме не должно быть даже идеи, чему не место в прозекторской нашего интеллекта. Таким образом, это саморазоблачающееся понятие. Сказав «недефинирумое», мы уже себя подставили, мы уже сделали лишнее движение, нам надо срочно вернуться назад, дезавуировать сказанное. Однако назад хода может уже не быть. Ведь даже чтобы случилось понимание, согласно которому неопределимому не нужно быть объектом внутри нашего ума, оно уже должно там разместиться.

6. Догадка о существовании того, что есть не для нас (не для зрителя-определителя), – это всегда псевдодогадка. Мы можем догадаться лишь о наличии того, что как бы, понарошку существует не для нас и нашего разумения. О том, что по-настоящему существует не для нас, мы не догадаемся никогда, и это самым красноречивым образом подтвердит, что оно действительно существует не для нас. Мы в состоянии «прознать» лишь о таком «безотносительном нам», которое имеется относительно нас, пусть и в довольно диковинном, самопротиворечивом статусе.

7. Наконец, давайте спросим: что действительно будет неопределимым? Возможный ответ всего один: то, чего и нет. Вообще или как внеположности. Лишь с ничто и с «не что-то» не нужно определяться. Потому что не с чем.

Произнеся «недефинируемое», мы затеяли разговор о безграничном. Беда в том, что никакого такого безграничного и нет. Не о чем говорить как о беспредельном. Заключенное в границы есть, а вот лишенного границ нет. Как минимум, как «чего-то». В любом случае для его выделения нет никаких оснований.

Резюме. Все, чего мы добьемся, сказав «недефинируемое», это дадим жизнь очередному лжепонятию, все назначение которого – наводить морок на философствующие головы, поскольку из его «объятий» будет очень сложно – практически невозможно – вырваться. Человек, в чьей голове поселяется такое понятие, вынужден мыкаться с фантомами, а не соединяться с тем, что есть на самом деле. Конечно, правильнее сказать: с тем, чего нет на самом деле. Как бы дико это ни прозвучало.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>